Новости

Андрей Крайний: Боюсь, силовики начнут наперегонки докладывать о коррупционерах

Эксклюзивное интервью главы Росрыболовства «Клопс.Ru».

Руководитель Федерального агентства по рыболовству Андрей Крайний рассказал, почему бросил курить, как выбирает между костюмом и мундиром, где и когда, наконец, появятся магазины «Океан», и что позволяет ему оставаться на «расстрельной» должности дольше, чем его предшественникам.

— Андрей Анатольевич, не хочу задавать вопрос про магазины «Океан», его столько раз задавали, что мне кажется, я знаю ответ.

— Отчего же? Вот ты не хочешь спрашивать, а я все-таки отвечу, потому что ответа ты не знаешь на самом деле. Меня и правда достали этим вопросом. Журналисты, и ты в том числе, так устроены, что если чего-то не видят, значит, этого не существует. Хорошо, говорю, ребята, поедем в магазин «Океан». Поехали. Небольшой магазинчик, 230 метров. Там две та-а-а-акие девушки работают, просто фантастические. Одна — 28 лет в бизнесе, другая — 20, глаза горят, о рыбе рассказывают с придыханием, — как я люблю. Журналисты убедились — есть «Океан». Потом я позвонил Михаилу Суслову, директору по корпоративным отношениям «Х5 RitailGroup», сказал: «Миша, пойди, посмотри, как торгуют рыбой. 500 поставщиков, не имея своих холодильников, делают колоссальную работу. И нельма, и муксун, и стерлядь, и севанская форель...» Он посмотрел, приходит и говорит: «Мы готовы». Вот ты сейчас узнаешь об этом первой. Мы подписываем соглашение и во всех сотнях их сетевых магазинов открываются «Океаны» — внутри. Когда-то, года три назад, мы не смогли договориться, потому что ритейлеры говорили, — хорошо, мы открываем «Океаны», но касса будет на выходе. Но в таком случае это бессмысленное занятие, ведь как бы ни снижали издержки наши рыбаки и рыбопереработчики, конечную цену будет формировать продавец, и покупатель цену не почувствует. То, что мы напрямую рыбу везем, без посредников, на ценнике не отразится. Сегодня они согласны ставить кассы внутри магазинов, сделать магазин в магазине. Сейчас рисуем, как это будет выглядеть, объявим в январе. Но теперь другая проблема появилась. «Перекрестков» и «Пятерочек» больше 3 тысяч, мы волнуемся, чтобы рыбы на всех хватило. Ну, то есть, минтая хватит на всех, а вот муксуна, омуля, угря...

«Подходите. Летом 18-го года»

— Вы курили две пачки красного «Мальборо» в день, насколько я помню. Мы пьем кофе, а вы еще не попросили пепельницу. Что случилось?

— Курю я давно и чувствую себя нормально, кашляю, правда, по утрам. Вот поехал на обследование, пульмонолог говорит, мол, хронический бронхит курильщика, ничего необычного. У меня взяли кровь из мочки уха, — я первый раз такое видел, — изучали уровень кислорода в крови, закачивали воздух, выкачивали воздух, потом сказали: 20 процентов легких уже не работает, надо бросать курить, иначе через несколько лет начнется, — красивое слово — эмфизема легких. Что это такое, спросил я у доктора. — Вы будете задыхаться. Вам это надо? — Мне это не надо. Он мне дает таблетки, которые я еще не открывал, если честно. Приехал в Москву и бросил курить.

— Первый раз? Или как Марк Твен, «бросить курить нетрудно, я сам бросал раз двадцать»?

— Первый раз в жизни! Меня всегда устраивало, что я курю. А тут задумался. И понял вот что: качество моей будущей жизни может поменяться. Не длина жизни, я не буду жить дольше, чем запланировал, — не я запланировал, понятно, а тот, кто выше нас, — а буду задыхаться или не буду.

— Приперло, то есть?

— Да нет, ты слушай, что происходит дальше. Не курю. К четырем часам дня начинаю метать пепельницу, фигурально выражаясь, в подчиненных, рычать начинаю, всех ненавижу, все негодяи. Ну, это бы Бог с ними, и они, и я, это пережили бы, — говорят, два месяца такое состояние продолжается, меня другое испугало. Начинает сосать внутри, начинаешь есть и не можешь остановиться... За два месяца антиникотиновой ломки, я поправился на 10 килограммов. Для меня это неприемлемо. И я уже не могу понять, что для меня хуже, задыхаться через 10 лет или поправиться сейчас на 10 килограммов. Пока склоняюсь к тому, что не хочу поправляться. Поэтому я просто снизил в 10 раз потребление сигарет. Курю не 30-40 в день, а три-четыре. Третья неделя пошла, держусь пока. Самое интересное, что не такой уже кайф от курения... Всем советую — чем раньше бросите, тем лучше...

— С курением ясно, но я заметила, что вы в форменной куртке с надписью «Россия». Привычка к мундиру появилась? А как же сорочки хендмэйд, костюмы на заказ? Остались?

— Надел куртку, потому что летел вчера вечером в Калининград в джинсах, а джинсы с пальто немного странно смотрятся. Я знаю лишь четыре фирмы, которые умеют шить костюмы. Но пока я не поправился, шить костюмы на заказ мне не нужно, потому что у меня нормальная с точки зрения портных фигура. На меня садятся стандартные размеры.

— Из привычек калининградской поры помню еще количество телефонов, которые были у Крайнего в карманах. Три, кажется. Сейчас сколько у вас с собой телефонов?

— Два. А было три, даже четыре, да...

— Сколько человек сегодня могут позвонить вам на мобильный телефон?

— Мне очень немногие могут позвонить. Я не менял номер личного телефона, хотя есть люди, которые меняют после каждого нового назначения. Но я стал прагматичнее в отношениях.

— Потому что большинству что-то надо от руководителя агентства по рыболовству?

— Конечно, надо. Просто так, «за жизнь», мне могут позвонить семь-восемь человек. Сказать, давно не виделись, давай сходим в баню, постреляем по тарелочкам...

— Из Калининграда?

— Из Калининграда ни одного... Я сделал одну замечательную вещь, которой искренне горжусь. Квоты на рыбу делили каждый год. И каждый год на Рождественском бульваре появлялись люди с сумками «Динамо», — они приходили договариваться с чиновниками. Я это видел из окна своего кабинета. И я понял, если это продолжать, — наденут наручники на всех рано или поздно. Но даже не в этом дело. Неправильно, когда нет горизонта планирования у людей, когда они каждый день думают, что будут делать в следующем году, а бизнес все-таки затратный. Мы поломали эту историю. Квоты распределили на 10 лет... Пробили, приняли закон, было очень непросто это сделать. Очень много было противников: как это, бесплатно отдавать федеральный ресурс?! Но когда квоты торговались на аукционах, это привело к тому, что сократились поступления в бюджет, а за спиной российских компаний появились китайцы и корейцы, которые давали деньги на эти аукционы, появились коррупционные цепочки у рыбаков. Доходило до того, что краб в воде стоил дороже, чем краб на полке! 55 миллиардов рублей собрали, почти два миллиарда долларов по тому курсу. И что? Отрасль ухнула в яму, из которой выбралась только в 2009-2010 году.

Так вот, к вопросу о звонках. Уважаемые люди звонили, — раньше звонили, сейчас уже успокоились, — не буду называть имена: Андрей, есть такая компания хорошая, парни завод открывают, просят, квоту на пять тысяч тонн минтая, можно ли обратиться... Можно, говорю, — и слышу радость в голосе, он уже представляет, на что потратит миллионную взятку, если он пробьет у меня эту тему. — Так можно подойти? — Конечно, пусть подходят. — Когда? — Летом 18-го. — Что-что? — Летом, говорю, 2018 года пусть подходят, 10-летний период кончится, посмотрим, что можно сделать.... Кайф испытываю, когда произношу эту фразу. «Гражданам, не отоварившим талон на порох за октябрь 17-го года, просьба не беспокоиться»!

— Министерству обороны рыбку поставляли?

— Агентство по рыболовству рыбу не поставляет. Мы управляем процессом, а не кормим народ. Кормят народ рыбаки. Рыбу министерству обороны поставляют по конкурсам, кто конкретно, понятия не имею. Ко мне обращались рыбаки с просьбой, нельзя ли прописать, чтобы то, что закупают по конкурсам за счет бюджетов разных уровней, было российское. Потому что поставлять в армию китайскую тилапию довольно странно. Было совещание у премьер-министра Дмитрия Анатольевича Медведева, в протокол записано поручение о том, чтобы проработать такую возможность. Я считаю, что это хорошее предложение, правильное.

Расстрельная должность

— Вы возглавляете рыбную отрасль пять с половиной лет. Долгожитель, можно сказать. Как это удалось? Должность-то всегда была, — судя по предшественникам, которые, уходили со скандалами, похожими на коррупционные, — «расстрельная».

— Недели через две после назначения я попал на Петербургский экономический форум. Встретил там Сергея Борисовича Иванова, вице-премьера. Он мне говорит: поздравляю. — С чем? — Ну как, вы возглавили самую коррупционную отрасль России. — Сергей Борисович, — говорю, — рыбаки — дети малые против лесников!... А если серьезно, я сделал несколько простых вещей и, как человек, который занимался когда-то бизнесом (в Калининграде Андрей Крайний был председателем совета директоров Калининградского тарного комбината, потом возглавил уже не частное, а государственное предприятие — Калининградский морской рыбный порт. — Авт.), видел очевидные вещи. Рыба подчиняется законам не людским, а биологическим, она быстро двигается, значит, решение надо принимать быстро. Следовательно, управление путинами надо перенести на территории из Москвы. Когда у нас начиналась путина лососевая, это валидол, крики «расстреляю», «посажу»! Помню, в 2006 году, на Камчатке разрешения на лов не было, а рыба уже пошла. Губернатору говорят: что вы делаете, нет разрешения, нельзя начинать путину! Прокурор заводит уголовное дело. При этом все понимают, что ситуация абсурдная. Ждут, когда придут бумаги из Москвы и ловят. Через полтора месяца Москва разродилась бумагами, путина официально началась, дело закрыли. Но это же безумие! Из-за опоздавшего решения сделать людей браконьерами. Если начать с этим бороться, не меняя ситуацию по существу, то кончится тем, что нас всех сбросят в Охотское море. Чего им бояться? Они и так уже на Камчатке живут.

— Это необходимо разрешать-запрещать, если рыба идет миллионы лет по одному и тому же пути?

— Подожди. У нас закон называется «Закон о рыболовстве и сохранении водных ресурсов». Надо разрешать и запрещать в разумных пределах. Имея в виду, что на нас жизнь не заканчивается, это вопрос воспроизводства. Если Иван Грозный запрещал звонить в колокола во время нереста, то не потому, что был не воцерковлен, а потому что рыба пугалась. Если Борис Годунов заводил борисовские пруды в Москве с осетрами, которые до сих пор есть в Орехово-Борисово, значит, думали об этом раньше. И нам не следует об этом не думать. Но. Решение надо принимать на территории. В течение часа, по свистку, собирать комиссию, решили — поехали.

— Значит, надо просто хорошо работать?

— Надо стать своим. Вот я — свой для рыбаков. Они очень внимательно меня изучали, когда я первый раз приехал во Владивосток на совещание. После перерыва пошел диалог. А потом подходит ко мне владелец крупной сахалинской компании и говорит: «Я много лет в таких совещаниях участвую и первый раз вижу, чтобы после перерыва все эти рыбные генералы остались. Обычно они сваливают — накачку из Москвы получили, — и до свидания». Они очень внимательно слушали меня, пытались подколоть. Вопросы задавали на знание предмета, на «слабо». А когда поняли, что мы с ними говорим на одном языке, начали уважать. Сегодня мы многие вещи, как два человека, много лет вместе прожившие, можем не проговаривать, по междометиям друг друга понимаем.

— Но много раз по телевизору показывали, как на правительственных совещаниях Путин вас одергивал, иногда даже резко критиковал. Страшно было?

— Да нет. Ведь как обычно совещания проходят? Либо все рапортуют: «Владимир Владимирович, то, что вчера не сделано, завтра непременно будет сделано». Либо указания молча записывают. Все.

— А ты возражаешь.

— Понимаешь, какая штука. За что он меня критиковал? За закон о рыболовстве. А кто его принял? Я сказал без камер: Владимир Владимирович, грех сказать, депутаты приняли этот закон, не будем говорить, какой фракции. А ты что, — он меня спрашивает. — А я кричал криком. — То есть, выражал беспокойство? — Выражал. — И что? — Теперь понимаю, что недостаточно настойчиво.

— В итоге платной рыбалки не будет?

— Не будет платной рыбалки, не готово общество. Хотя от Америки до Уганды это нормальная практика. Наше общество — общество патерналистов, ему государство дай и должно. Мы проводили опросы в интернете, 30 процентов сказали, что если заставят платить — будем травить рыбу карбидом. Никогда никому ни копейки не отдадим... Разволновался, закурю... Поэтому, если я виноват, я себя сам поедом сожру, если не виноват, — меня могут даже несправедливо уволить, такое может быть. Но что же, Люба, я безрукий, безногий, пропаду, что ли? Перестань. Мне интересно работать...

— Несправедливо уволить... Все-таки, изнутри какое впечатление, коррупционные отставки, это компания или накопилось?

— Это ясный сигнал элитам, — все, ребята, хватит. Кстати, сигналы были и раньше, видимо, их просто не услышали. Сейчас начали другими словами говорить. Меня больше волнует, чтобы силовики не начали наперегонки докладывать. Следственный комитет завел семь дел по коррупции, а ФСБ — десять. Это самое опасное, — чтобы страна сама себя не посадила. Я совершенно согласен с Владимиром Познером, когда он говорит об оппозиционере Развозжаеве и десяти страницах его собственноручного признания. Слушайте, не здесь это говорить, не здесь... У нас один человек прошел ГУЛАГ и ни на кого не написал донос. Это генерал армии Горбатов. Когда Сталину доложили, что он не дает показания, Сталин сказал: горбатого могила исправит. Его выпустили в 41-м, а в 43-м он стал генералом армии. Он единственный, кто не написал на жену, на детей, на родственников, не написал, что рыл подземный тоннель в Японию. Все остальные написали тысячи страниц собственноручных признаний. Это не аргумент. У нас в стране не аргумент. И все же я боюсь, что правоохранительная система будет действовать на потребу публике. Народ рукоплещет, запрос существует: хлеба, зрелищ, пачки денег изымают под телекамеры... В упоении мы всех под асфальт закатаем. Но ведь подавляющая масса людей в чиновничьих аппаратах работает за 20 тысяч рублей. Не надо постоянно говорить, что чиновник может быть только плохим.

Я помню, мы разговаривали с Путиным, в 2009 году, на Дальнем Востоке, 28 декабря. Кончается совещание, он у меня спрашивает, а ты что молчишь? Я говорю, мне слово не давали, я и молчу. Он говорит, на тебя не похоже, чтоб тебе слово не давали, а ты молчал. Ну ладно, слушай, а у тебя в отрасли действительно ВВП растет? 2009-й год, кризис. Я говорю, да. На сколько? Я говорю, 4,7 процентов плюс, а у ваших любимых газовиков минус. Он спрашивает: за счет чего? Я говорю: прежде всего, за счет внимания руководства страны. — Слышишь, я тебя серьезно спрашиваю. — Я серьезно: это менеджмент. Мы продовольствие производим. Три раза в день люди будут есть. Некоторые норовят четыре, с полдником. Вот и все, — просто управленческие решения, причем, обусловленные обычной логикой, не бином Ньютона.

Что бы я поменял, так это отношение к налогам. У нас ЕСН (единый социальный налог. — Авт.) очень большой. Сейчас, когда мы начинаем интегрироваться в единое таможенное пространство, не исключаю, что компании начнут регистрироваться в Казахстане. Потому что там ЕСН 13 процентов, а у нас 30.

— И все же ситуация с налогами меняется. Сейчас выпускники университетов, например, устраиваясь на работу, хотят белую зарплату и соцпакет. А еще пять-семь лет назад это мало кого волновало.

— Конечно! Мы цивилизуемся. 15 лет назад, какая была машина у крутого парня? Чернее ночи, растаможенная криво-косо. И это было абсолютно нормально, сегодня — неприлично. И не потому, что нельзя, — наверное, придумать что-то можно, но зачем, не хочет уже никто. Путин сказал очень важную вещь, мне кажется, в послании к Федеральному Собранию. Он сказал, что у нас поколения людей жили для будущего, ради детей. Он говорит, давайте уже начнем жить для себя, сегодня. «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», — сказал когда-то Никита Сергеевич Хрущев. Это мое поколение должно было жить при коммунизме. Не получилось. Я не буддист, в переселение душ не верю, тоже считаю, давайте здесь поживем, сейчас. Новое поколение, — другое, не пуганое. Я это по своим детям вижу.

Черная икра, марина и перевод стрелок

— Вы еще и автор запрета на вылов и продажу черной икры. Она исчезла с прилавков, а потом появилась по бешеной цене. Что происходит сейчас?

— На прошлой неделе в Москве, на рынке, взяли 4 тонны браконьерской икры... Очень тяжело шли к полному запрету лова, пока не вынесли этот вопрос на совет безопасности и не составили совместный план с МВД. Сразу появились результаты. Теперь черная икра у нас продается в магазинах, в dutyfree, легально. Как только стали бороться с браконьерством, бизнес начал инвестировать в производство — выращивание осетровых выгодное дело, рентабельность 200 процентов. Но только в том случае, если нет браконьеров. Браконьеры ломают рынок. У нас сейчас в северном Каспии достаточно много осетров молодых, трехлетних. Если мы уговорим всех остальные каспийские страны, — а иранцев уже уговорили, Азербайджан готов, Казахстан готов, — ввести мораторий на лов, то думаю, через пять лет можно будет начинать промысел. Есть осетр. Мы его выпускаем каждый год, он подрастает...

— И тогда цена понизится?

— Конечно. Доступнее будет. Хотя, конечно, черная икра — это такой продукт, который никогда не будет доступен всем.

— Верфь, заложенная в Калининграде для строительства рыбопромыслового флота, и марина в Пионерском, которая не строится из-за того, что ваше ведомство не отдает причал инвестору, — вопросы, которые тоже постоянно задают. Есть новые ответы?

— Верфь проектируется. Ее проектирует немецкая компания AMG, первые сваи уже забиты. Принцип такой — первый корабль строим у немцев с нашими работниками, потом переносим производство и технологии сюда. Я не верю в верфи, которые остались после СССР, не верю, что там что-то можно построить. У нас на Прибалтийском судостроительном заводе «Янтарь» не может запуститься проект, — уже подписанный десять месяцев назад! Есть проект, есть 20 процентов денег, есть Сбербанк-лизинг, который согласен платить остальные 80 процентов, требуется одно от завода: дайте банковскую гарантию, что вы уложитесь в цену и сроки контракта. Не может завод дать такие гарантии!

Что касается марины. Я думаю, что она будет в Пионерском, но небольшая. Мы никогда не надеялись, что можно набрать такое количество яхт на Балтике, как на Средиземном море. Все-таки не Сен-Тропе, не Ницца.

— Отдали причал?

— Мы готовы отдать причал в аренду вменяемому инвестору. Мы много лет топтались с одним и тем же французом, а я всегда говорил, что он жулик. Думаю, он хотел подписать у нас документы, потом бегать по Европе и собирать под эти подписанные документы деньги. Сейчас идут переговоры с несколькими инвесторами. Будут инвесторы, отдадим, конечно.

— Чувства к Калининграду какие остались?

— Очень теплые. Хотя мне не понравились ваши лежачие полицейские, что за безумие, ставить их там, где и так собираются пробки. Здесь же водители культурные, пропускают пешеходов, чуть ли не единственные в России.

— Были культурные. Много случилось трагедий, дети погибли на пешеходных переходах...

— Сожалею. Но нас эта страсть к простым решениям все время подводит. То искусственные препятствия создаем на дорогах, то часовой пояс отменяем.

— Ой, вернут нам зимнее время?

— Аргументы про крестьян и «коровы плохо доятся» слабые, конечно. Деревня никогда не жила по часам, а 100 лет назад и часов-то не было. Деревня живет по солнцу... На самом деле, у нас очень мало солнца в стране, и то, что мы сами у себя украли еще один час, это плохо, это депрессия. По поводу экономии. Специалисты-энергетики объяснили, что вопрос экономии не стоит вообще. Потому что, если вы экономите на электричестве, то добираете на тепле, и наоборот — экономите на тепле, теряете на электричестве. Вернут, я думаю.

Любовь Антонова