Новости

Рыбе есть что сказать

Когда в Россию пришла жара и стало ясно, что осень будет неурожайной, встал вопрос, где же стране добывать продовольствие. Вариантов рассматривалось только два: закупать ли еду в дальнем зарубежье или в ближнем.

Между тем мало кто задумывался над тем, что у России, помимо злаковых полей, овощных хозяйств и животноводческих ферм, имеются еще и моря. Моря и бескрайние океаны, кишащие сотнями видами рыб и других морепродуктов! Им-то европейская жара нипочем!

Биоресурсы. Но способна ли нынешняя Россия обратиться к своей морской ипостаси? Как обстоят наши дела за пределами суши? Можно ли вообще говорить о биоресурсах моря как о российской драгоценности?

Или, быть может, мы давно уже все растеряли, продали и предали и нынче вынуждены побираться на суше, провожая взглядом чужие корабли на горизонте?

Выясним же это! Обратимся к специалистам, выслушаем компетентных экспертов, постараемся вникнуть в суть приморской жизни наших соотечественников. И тогда, быть может, мы станем на шаг ближе к разгадке великой русской тайны — нашей тысячелетней тяги к «Последнему морю», к которому брели мы десять тысяч верст.

Руководитель Росрыболовства Андрей Крайний

Россия обладает огромным объёмом водных биоресурсов.

Однако владеть ими мало — нужно по-хозяйски, рационально их использовать. Федеральное агентство по рыболовству — не силовая структура (хотя и обладает контрольнонадзорными функциями и оружием в рыбоохране), но стратегически очень важная для страны. Нефть и газ иссякают, и эти богатства не восстанавливаются. Рыбные запасы самовоспроизводятся. При рациональном использовании они могут кормить наши будущие поколения и никогда не исчезнут. Главный редактор журнала «Солдаты России» Владислав Шурыгин беседует с руководителем Росрыболовства Андреем Крайним о том, как сегодня обстоят дела с нашими водными биоресурсами.

— Андрей Анатольевич, когда в мае 2007 года Вы пришли в эту отрасль, она находилась далеко не в лучшем состоянии…

— Семнадцать лет мы практически не занимались ею.

Были хаотические движения по смене руководителей — их поменялось порядка 16 человек! — или по смене названий — в этой сфере состоялось 11 реорганизаций.

Понятно, что всё вышеперечисленное не способствовало нормальной планомерной работе. Единственное, что было сделано,— в 2004 году принят Закон о рыболовстве, явно не свободный от недостатков. Нужно было воссоздавать и создавать заново нормативно-правовую базу почти с нуля.

Недавно мы вместе с руководителем центра общественных связей Александром Савельевым взяли в руки моё первое интервью «Российской газете», которое я давал вскоре после вступления в должность, и посмотрели процент выполнения того, что я обещал на тот момент. Цифры порадовали — примерно 90% обещаний были сдержаны. Что-то не удалось, что-то оказалось ненужным, нецелесообразным.

Не всё ещё сделано, но нормативно-правовой фундамент нами создан. Есть несколько знаковых вещей, которые мы сделали. Они создали и горизонты планирования для компаний, и условия для консолидации компаний, и прибавили прозрачности в рыбном бизнесе. Например, решение о том, что доли квот выдаются на 10 лет, привело к тому, что, во-первых, горизонт планирования стал десятилетний. А во-вторых, сами рыбаки после этого говорили так: «Андрей Анатольевич, одним решением вы сделали нас миллионерами». Люди стали понимать, чем они будут заниматься в ближайшие годы, компании сразу оказались капитализированы. Началась консолидация. А между тем это отрасль, где раньше было 2700 игроков и ни одной крупной компании. Для сравнения: в СССР было 63 рыболовных и рыбоперерабатывающих объединения, а в 2008-м, когда мы стали выдавать квоты на 10 лет, только рыболовных насчитывалось более 1700.

Сейчас пошёл процесс объединения.

— А в этом случае доли квот сливаются?

— Если идёт реорганизация с покупкой, то плюсуются.

На самом деле, без квот сама по себе кампания ничего не стоит, флот идёт по цене металлолома.

— Таким образом, в один момент прекращается вся спекуляция…

— Совершенно верно. Рыбаки сегодня говорят, что они стали работать прозрачнее. На мой вопрос: «Что так? Совесть замучила?», отвечают, что им есть что терять. Что теперь означает для них нарушение правил рыболовства?

Однократное — «жёлтая карточка», предупреждение, повторное — «красная», лишение квоты. Нарушитель на 10 лет просто вылетает из бизнеса. Это эффективный инструмент наведения порядка в отрасли, гораздо эффективнее уголовного преследования капитана или даже судовладельца. Потому что в этом случае хотя бы компания остаётся. А с потерей квоты теряется всё.

— А куда девается освободившаяся квота?

— Она идёт на аукцион. Почему аукцион, я думаю, понятно. Чем раньше занималось ежегодно Росрыболовство? С лета сюда начинали ездить ходоки. Рыбная ловля — дорогое удовольствие. Нормальное большое судно стоит примерно 50 миллионов долларов. И люди, имеющие флот, каждый год оказывались в подвешенном состоянии: хватит ли им квот, чтобы их флот работал, а не стоял «у стенки»? Они приезжали на Рождественский бульвар с тяжелыми сумками. И Росрыболовство погружалось в распределение этих квот. Речь не только о коррупции. Это была колоссальная работа. Представьте себе, что для 1700 компаний нужно всё это расписать.

И так каждый год.

— Но самое главное, наверное, в том, что после того, как Вы прописали в законе принцип десятилетних квот и наделили ими компании, сегодня нет необходимости обращаться за «помощью» к чиновникам?

— Совершенно верно. Становится известно, каков будет общий допустимый улов. Он определяется на основании научных данных, которые затем проходят экологическую экспертизу в Министерстве природных ресурсов.

Скажем, квота минтая на следующий год — 1 миллион 200 тысяч тонн. Соответственно, рыбак, который имеет долю квоты, выраженную в процентах (она прописана у него в договоре), может сразу посчитать, какая цифра будет стоять в разрешительном билете. Не надо ни с кем договариваться. Это был настоящий прорыв!

За один только 2008 год было выпущено 28 (двадцать восемь!) постановлений Правительства и в 12 других внесены изменения. К слову сказать, превзошли рекорд Наркомтяжпрома Серго Орджоникидзе, который во время индустриализации СССР выпустил 22 постановления Совета Народных Комиссаров.

Причём параллельно в том же году мы пережили очередную реорганизацию — были Госкомитетом по рыболовству, а нас сделали Федеральным агентством по рыболовству.

— Постановления эти уточняли старые решения или определяли нечто новое?

— Определяли новое. В законе есть некие нормы, но конкретика прописывается в постановлениях Правительства. Что-то типа новых правил дорожного движения.

Например, в законе прописали, что рыбопромысловые участки должны распределяться по конкурсу. Но постановление о том, как будет проводиться конкурс, готовилось нашим ведомством. Учтите, что постановлений нужно было несколько, учитывая специфику: по промышленному, спортивно-любительскому, товарному рыбоводству, для коренных малочисленных народов Севера… — Андрей Анатольевич, одна из главных проблем Дальневосточного региона — это нелегальный вывоз рыбы в Корею, Японию.

Как сейчас решается эта проблема?

— Это даже не проблема, а беда, катастрофа, если хотите. Слово «браконьерство» весьма мягко характеризует существующие реалии. У нас есть громкое дело компании «Восточные рыбные ресурсы». Недавно начался судебный процесс на Камчатке над фигурантами преступлений. Им инкриминируется вывоз 200 тысяч тонн краба в Америку в 2004–2007 годах. Но что происходит сейчас? Приведу такие цифры: по данным дальневосточной таможни, в 2009 году вывезено в Японию 960 тонн краба, по данным Японской таможенной службы, за этот же период ввезено из России 40 тысяч тонн краба!

Если в среднем взять цену 20 тысяч долларов за тонну краба, то из России нелегально вывозится порядка 780 миллионов долларов США в год. Прибавим сюда 10–15 тысяч тонн, которые вывозились в Корею. Получается почти миллиард долларов! И это цифры только по крабу, не считая морского ежа и других деликатесов.

Понятно, что в основном этим занимаются суда под так называемым «удобным флагом», зарегистрированные в странах, где специально упрощена эта процедура и установлены невысокие налоги. Кто-то удивится, узнав о том, что среди «великих морских держав» фигурируют Камбоджа и Грузия. Кроме этих судов действуют ещё и суда-двойники. Что это значит? Два «систер-шипа» — судна с одинаковыми позывными и названиями. Одно работает легально в Беринговом или Охотском море, а двойник браконьерит. Бороться с этим только силовыми методами чрезвычайно сложно.

— Недавно вступило в силу соглашение об ННН-промысле (нерегулируемом, несообщаемом и незаконном промысле) между Россией и Республикой Корея.

Переоценить его значение для нашей страны сложно. Обещает ли оно стать надежным щитом на пути браконьерства? С какими еще странами планируется подписание подобного рода документа?

— В течение 3 лет мы дискутировали с коллегами из стран Юго-Восточной Азии, убеждали их в том, что наведение порядка выгодно всем сторонам. Ведь в этих странах «осваиванием» нашего нелегального улова занимаются тоже не госкорпорации, а мафиозные структуры. Борьба с ними — проблема для властей.

Долгие 17 лет и японцы, и корейцы нам рассказывали, что это наша внутренняя проблема, что они не понимают по-русски, не знают, какие документы у нас являются легальными, а какие — нет. Ведь браконьеры приходят с комплектом документов, у них есть таможенные декларации, с синими печатями. Другое дело, что делаются все эти бумаги тут же на причале в машине. У нас был случай, когда на причале был задержан японский торговый агент. Корабль ещё не причалил, а у него на руках уже был полный комплект документов с печатями Петропавловско-Камчатской таможни, который реально мог находиться только у капитана.

Понятно, что все бумаги оказались поддельными: в машине нашли чемодан с печатями.

С гордостью говорю, что с Республикой Корея мы подписали соглашение об ННН-промысле. С 15 июля нынешнего года оно вступило в силу. Это означает, что мы передаём Корее списки судов, перевозящих легальную продукцию. Офицеры федеральной погранслужбы вместе с нами имеют право досмотреть любой корабль, в том числе и корейский, который работает в нашей экономзоне. Предусматривается и возможность нахождения наших наблюдателей в портах Кореи.

С Японией в прошлом году был подписан меморандум, документ, который юридически ни к чему не обязывает. Но, тем не менее, японцы впервые поставили подпись под документом, осуждающим браконьерство.

Сейчас мы ждём от них текст соглашения о борьбе с ННН-промыслом, который они предлагают. Надеюсь, что скоро оно будет подписано. Почему они так долго тянут с подписанием? Да потому что из-за нашего 20-летнего криминального браконьерства на севере Японии целые районы за эти годы были ориентированы на выгрузку, хранение, производство продукции из нашей браконьерской рыбы и крабов. Рыбохозяйственная экономика Северного Хоккайдо полностью ориентирована на российского браконьерского краба.

Естественно, проблемой японского правительства остаётся занятость, когда закроются заводы. Ведь такого общедопустимого улова на краба, сколько его туда завозят, попросту нет. Чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки, мы предложили ряд развязок, как экономически целесообразнее сделать, чтобы все эти люди не остались без работы. Например, вместе ловить тунца у берегов Гвинеи-Биссау, поскольку японцы — хорошие тунцеловы и их страна является рынком номер один по тунцу: они потребляют 70% мирового улова этой рыбы.

Кроме того, мы одними из первых присоединились к плану борьбы с ННН-промыслом Всемирной продоволь ственной организации. Как только 25 стран поставят свои подписи под этим важным документом, он становится обязательным для 186 стран — членов FAO.

— Можно сказать, что створки ворот сужаются?

— В Корее уже упал поток краба. Парламент Кореи ещё не ратифицировал соглашение, а мы уже получили данные и от корейских таможенников, и от нашего официального представителя о том, что поставки упали на 40%. Перерабатывающие заводы сейчас вынуждены переходить на канадского лобстера.

Однако международные проблемы не ограничиваются Дальним Востоком. Сейчас встанет проблема с Азовским морем и Украиной. Почему там нет осетра?

Потому что его выгребают. Поскольку там нет общедопустимого улова, украинцы оформляют всё как научный улов. И не только осетров, но и кефали, и бычка. На керченском рынке продаются осетрята — мы называем их «карандаши» — на это больно смотреть. Получается, что мы выпускаем их в Азов, пытаемся восстановить популяцию, а результата нет.

В ближайшее время нам предстоит разговор на эту тему, надеюсь, что он будет более продуктивным, чем при прошлом президенте. В Киеве готовы выслушать наши соображения.

Ещё один регион — Каспий — сердца нашего боль.

Это не только Астрахань, но и Сулакский район Дагестана, и Лагань в Калмыкии.

— Повальное браконьерство, километровые сети… И это несмотря на то, что год назад в России вступил в силу запрет на ловлю рыбы сетями! Но многих это не останавливает — штраф-то не слишком большой, максимум 2 тысячи рублей.

— Совершенно верно. Могу сказать, что Сулакский район занимается браконьерством, что называется, в полном составе. Осетр на газелях в сопровождении машин ГИБДД довозится до Махачкалы, откуда он движется во всех направлениях.

Вот в Астрахани такой фокус уже не пройдёт. Я улетал из тамошнего аэропорта. В VIP-зоне стоит майор милиции и досматривает вещи у всех, не делая исключения даже для губернатора. Это абсолютно правильно. Кстати, Александр Жилкин как-то сказал, что пока не покончит с браконьерством в Астраханской области, не будет есть чёрную икру. И слово своё держит. Я был у него на юбилее, на столах не было чёрной икры.

Борьба идёт не шуточная — сегодня браконьер отлично экипирован, прекрасно вооружён. В этом регионе имеет смысл говорить о трансграничной преступности.

Из Дагестана браконьеры уходят на территорию Казахстана, там ловят, потом возвращаются обратно.

— Андрей Анатольевич, рыболовство — единственная отрасль экономики России, которая в 2009 году дала рост ВВП в 4,5%. За год у вас выросли зарплаты на 25%. Импорт рыбы в Россию упал, а ее потребление в стране выросло на 30%. Цифры впечатляют.

Можно сказать, что отрасль чувствует себя достаточно стабильно. Но проблемы существуют, и одна из них — судостроение.

Наш рыболовный флот устарел, денег на новый нет. Что предполагается делать в этом направлении?

— Нормативная база, необходимая для старта, уже создана. Наступает время материально-технических шагов, серьёзных инвестиций в отрасль. Флот был построен в основном во времена СССР, поэтому он естественным образом стареет. За последние 3 года всего 2 единицы новостроя вошли в состав судов Дальневосточного бассейна. Я говорю о крупных и средних судах. Если «малышей» ещё строит завод в Благовещенске, то крупные и средние в России практически не создаются.

Судно рыбопромыслового флота — это фабрика, завод. Кроме того, что оно должно ходить, как судно, оно одновременно является холодильной фабрикой и заводом по переработке. В 75–100 метров нужно вместить кучу оборудования. Понятно, что рыбаки не в состоянии купить флот, уместен только лизинг. Причём, я глубоко в этом убеждён, государство должно субсидировать ставку по лизингу, потому что здесь, в отличие от других отраслей экономики, всё вернётся. Рыбаки сегодня готовы использовать квоты как залог.

Сейчас стоит вопрос — где будем строить? Справедливости ради нужно сказать, что СССР свой крупнотоннажный флот строил только в украинском Николаеве. Всё остальное мы заказывали в Испании, Франции, Финляндии, ГДР и Польше.

— А не получится, как с авиацией?

— Нет. У нас уже на данный момент есть заказы от компаний на 45 судов. Это больше, чем верфи России могут построить до 2020 года. Директора наших верфей ментально прошли за год достаточно длинный путь. Все наши верфи ВПКашные, нацеленные на военный флот. Как они привыкли работать? Давайте заложим определённую сумму, всё равно потом её увеличим. И сроки можно упустить. С рыбаками так не получится. Деньги-то у них свои, а не бюджетные.

А потом рыбаку нужно судно сейчас, а не через 5 лет. Я говорил всем директорам верфей, что нужно выделить гражданское судостроение в отдельное производство с отдельной бухгалтерией. Нельзя вешать все общезаводские расходы на 2 или даже на 10 судов. Километровые цеха, которые нужно отапливать, конструкторские бюро по 250 человек, где до сих пор чертят на ватмане,— нам всё это не нужно.

У нас есть консалтинговые компании, которые будут сопровождать проект и снизят издержки минимум на 15%, есть выполненные «в цифре» проекты. Нам нужен нормальный график производства работ, чтобы стоимость килограмма металла (в судостроении есть такое понятие) хотя бы приближалась к корейской.

Когда год назад мы запросили стоимость строительства нового судна у китайцев и у Хабаровского судостроительного завода, картина получилась чудовищная.

Китайцы предложили 1,7 доллара за килограмм металла (без учёта НДС), а наши назвали 5,5! Комментарии излишни.

Если мы используем средства федерального бюджета как поддержку, если мы используем лизинговую госкомпанию, то строить будем в России. Но будем очень тщательно выбирать верфи, жестко прописывать договора.

— Вы являетесь руководителем структуры, которая, на мой взгляд, стратегически является не менее важной, чем нефть.

Но нефть вычерпывают, а эти ресурсы восстанавливаются. Кем Вы ощущаете себя: эффективным менеджером, которого перенесли с завода на отрасль, или, действительно, рыбаком?

— Надеюсь, что рыбаки считают меня рыбаком, хотя лучше об этом спросить их самих. Тем более что последние годы я, хоть и с берега, но был неразрывно связан с рыбным промыслом. Первое время в новой должности график был жёсткий: в 11 вечера с кипой литературы и документов брел домой, и до 3 утра меня ждало «развлекательное» чтение. Естественно, когда появляется возможность выйти в открытое море, я обязательно ею пользуюсь. Я достаточно много бываю в командировках: на предприятиях, на судах.

Смею надеяться, что достаточно хорошо представляю себе отрасль. Я был во всех прибрежных рыбацких регионах, в некоторых, например, в Магадане или Якутии, был первым руководителем Росрыболовства, который туда попал.

Моё назначение на должность было своеобразным вызовом, а вызов у меня всегда рождает азарт. Если честно, я для себя хотел другой работы.

Источник: Солдаты России